Контакты:
Гостевая книга
Форум
Написать письмо
- Передай, пожалуйста еще обойму, - бросил я не глядя и снова выстрелил. И снова поверх голов.
- Какого черта? Сколько это будет продолжаться, а? – в ее голосе проявились сварливые нотки. – Ты же знаешь, я все прощу. Ну посмотри на меня.
- Я не выдержал – выглянул, пока мои руки перезаряжали пистолет. Вот она, моя Элизабет – красивая до жути. Стоит на пустынной улице, руки безвольно свисают по швам. Только я не куплюсь, родная. Я же знаю, что ствол у тебя за спиной и выхватишь ты его моментально. Вот и держу на мушке.
Ты же знаешь, я выстрелю первым. А потом нас завалят твои – ведь они где-то рядом, не так ли? В одиночку на дело не ходят.
- Ну же, ей все равно каюк: не я – так другие, не сейчас – так потом. Но ее прикончат. А зачем погибать тебе? И почему ты бросаешь меня? Меня – Бэт! После всего, что было?! Да уж, малышка. Сходили мы с тобой на концерт…
*** - Ты полагаешь, это смешно? – спросили меня ласковым голосом.
Я не дал улыбке прорваться. Наши взгляды скрежетнули друг о друга и снова разошлись. Бэт, сплюнув, рявкнула:
- Ненавижу эту работу.
Фраза была ритуальной: она означала, что выхода нет. Придется наслаждаться музыкой.
- Гхыр вагытный! – поддержал я начальство, за что был удостоен кислым взглядом. А то она сама не знает!
Мы прошли сквозь контроль как обычно – как нагретый нож сквозь масло. И дальше – тоже по накатанной: я пошел за пивом, а Бэт занимала столик: уж если и работать, то с комфортом. Несогласные есть?
- И почему, - фыркнула презрительно Бэт, - ты упорно требуешь – в бутылке? Это что, модно?
- Ну, во-первых, рассудительно ответил я , разливное пиво бодяжат. Я не знаю, как можно разбавлять содержимое опечатанной жестянки, но ведь я и не бармен. А они свое дело знают. Пиво в полиэтилене хорошо только тем, что его там много. Но ведь я хочу не напиться, а культурно посидеть.
- Ну и купил бы в банке, - резко бросила Бэт, стреляя глазами по сторонам. Не то чтобы всерьез интересовалась моим ответом – скорее искала повод завязать ссору. А я не собирался потакать.
- Пиво в банке могут пить одни американцы: это же обычные консервы. Нет уж – только в бутылке.
Я усмехнулся и показал – отпил небольшой глоток, посмаковал напиток, проглотил. Бэт, еще раз фыркнув, выдула разом полкружки.
- Как ты думаешь, это будет терпимо? – усмехнулась она безнадежно. Это подошла вторая стадия: раз от работы не удастся отвертеться, значит надо ее сделать хорошо. И побыстрее. Я отразил улыбку, словно зеркало:
- А нас с тобой еще возможно удивить?
Я слишком много видел молодых да ранних – и большинство не долговечней мотылька. Рок-музыка, как ни крути, синдром переходного возраста. Нет места в жизни, нет порядка в голове – вот подросток и берется за гитару – чтобы обратить на себя внимание. Иногда – родителей, но чаще – других подростков. Девять групп из десяти создаются как средство закадрить девчонок. А десятая из них и состоит. С возрастом это проходит – гитара повиснет на стене, поклонница станет женой, а дети ужаснут музыкальными вкусами. Но на сцену уже вылезут новые рекруты – и снова обольют презрением стариков. И так без конца : не успеешь запомнить одних обалдуев – а на сцене уже другие. Такие же убежденные в собственной гениальности и незаменимости. Но – обидно, хоть и правда – от перемены мест слагаемых музыка не меняется.
Я допил пиво и схватил фотокамеру: группа вышла на сцену. Пора приглядеться. Отделить зерна от левел – вот наша задача. Не так ли?
*** Как бы ты не любил свое дело, но выходя на сцену непременно думаешь: «Может, не надо?» страшно ведь. Незнакомые лица, большинство из которых не дружелюбны. Они пришли послушать друзей, а тебя и знать не желают. А я никогда не умела петь в пустоту…
Мне нужно сцепиться взглядом – лучше, если теплым, внимательным. Тогда и петь становится легче. Можно, впрочем, выбрать злой – отторгающий – и петь, словно вызов бросая. На том концерте мне повезло: я сразу заприметила фотографа. Его было сложно не заметить. Он был огромен – с два метра, наверное, ростом и, похоже, не меньше в плечах. Длинные руки, а бицепсы толще моей ноги. Одет хорошо, изысканно вежлив – а толпа расступается, словно Красное море. Я поймала его взгляд – внимательный и ждущий. Наклонилась к микрофону и медленно, размеренно заговорила под неторопливо зарождавшуюся музыку:
Мы из насмешки сотворены –
Порочное племя, бремя луны.
Полночные тени вашей страны
Мы ловим на грифель.
Но – пурпурные озера наших снов
Расплываясь на графите вашей жизни
Становятся осколками слов –
Полуночными сно-графитти.
*** У меня появилось плохое предчувствие. Сразу – едва концерт начался. «Оскорей» - странное название для славян, и вряд ли многие в этом зале знают, что к чему. Но я-то знала. Я сразу услышала силу и тоску: без рисовки, начистоту. Вроде бы простенький ритм, ненавязчивая гитара, голос раз за разом повторяет пригоршню слов. Но на меня пахнуло позабытым. Музыканты все плотней плетут узор, мотив, как змеиными кольцами пеленает тело и душу. Злые слезы обожгли мои глаза – я вновь почувствовала неистовое исступление прежних дней и разъярилась: да как они смеют? Я помнила, как танцевали на шабашах – вот так же, до изнеможения, и кто устоит дольше всех – тому и быть Королем. И кто же, кто из этих молодых знает эти детали? А хоровод сплетается мгновенно. Откуда, из каких глубин, приходит к ним это знание?
Но отвлекаться нельзя – я должна продолжать работу. Сейчас, на пресс-конференции уже не бьется о тело упругими волнами звук, спокойна кровь и холодно сознание. Внимательно смотри, запоминай малейшие детали – ошибок быть не должно.
Пусть она с остальными треплется о магии – я слышу их благоглупости и пропускаю их мимо ушей. Интересно другое, почему у нее бандана? Да еще такая - плотно прикрывающая уши. А поверх нее – вы вдумайтесь – поверх! – еще и пряди волос. Красивая прическа – но и только? - Скажите, - встревает еще одна пигалица – коллега, - а почему ваш псевдоним – мужское имя? - Бэн Сидхэ, - произносит она особым образом и улыбается, - мне нравится, как это звучит. Девчонка совсем обнаглела. Ну что же, давай поиграем.
- Скажите, Бэн, а почему в материалах Вы обозначили себя как «стихоплета»? разве поэзия – это не высшее искусство, не часть магии?
- Оно залетело в окно:
- Почему ты не спишь по ночам?
Твоя лампа горит до зари.
- Я пишу стихи. – Ты поэт? – Я рифмоплет.
Я пишу оттого, что в стакане
Еще осталось вино.
И сигарет в кармане
Полно.
И оттого, что все дети повзрослели давно.
И, как проклятый поезд,
Я пущу свою жизнь
Под откос.
- Ты поэт! – рыдало оно.
- Только не надо слез, -
Я захлопнул окно.
Это чушь. Я пишу
Оттого, что так зыбки
Этой ночью твои улыбки.
Разразились аплодисменты, и гадина довольно улыбнулась. Я улыбнулась тоже.
- А все-таки? Поконкретнее, менее возвышенным, но более понятным языком, если можно?
Она устало вздохнула и улыбнулась еще раз – спокойней и почти что искренне.
- В наше время цена поэзии – ноль. В древней Скандинавии человека, написавшего оду незамужней девушке, могли и казнить: его стихи считались заклятием, покушением на девичью честь. Таким же реальным, как попытка изнасилования. А сейчас достаточно писать о легкой истерии крыжовника…
- О чем, простите?
- О глубоком обмороке сирени, и все – ты уже классик, тебя обязаны разучивать студенты. Я не хочу стоять в ряду таких поэтов. Я - рифмоплет, скоморох с базарной площади, что с меня взять и прошу лишь одного: не стреляйте в стихоплета – слагает, как умеет.
Девчонка сорвала еще одну порцию овации, а я поднялась и направилась прочь: мне все было ясно. Будем брать.
***
Я зябко грела руки о стакан чая, «божественного напитка», как я его называю. Удалось добиться как раз такой крепости, которой нужно: чтобы от каждого глотка слегка передергивало и где-то на заднем плане маячило ненавязчиво ощущение теплоты. Друзья частенько называли такой напиток «ядом», а мне нравилось – и потом, разве маги не принимали яды во время своих церемоний?
И к тому же, что делать, если это единственный способ прийти в себя после концерта? До того как выпью первый стакан я вообще не человек – ничего не вижу, ничего не слышу и почти кусаюсь от раздражения.
Но первый стакан уже подходил к концу и потому я не начала кусаться сразу, как только он подошел к столику.
- Девушка, а не составите компанию?
Он был невысокий, но настолько кряжистый, что слово «коротышка» как-то не шло на ум. С ног до головы затянутый в проклепанную кожу, заросший кудлатыми волосами и стильный до умопомрачения. Этакий Бандерас в «Отчаянном» - смотришь и понимаешь, что он сам от себя тащится: такой крутой. Сейчас я его удивлю.
- Брысь, - удивила я.
Не получилось. Малый полез в карман и небрежно вытащил пригоршню драгоценностей. Настоящих, даже более чем – таких не бывает в продаже, они лежат в фамильных кладовых. Приставала нагло ухмыльнулся.
- Ну так что – покроет это твою таксу?
- Брысь, - попробовала я удивить еще разок.
Опять не получилось – он был разъярен. Со стороны-то впрочем незаметно – охрана ресторана не вмешивается. Здесь слишком дорогое заведение, чтобы двум посетителям мешали мило беседовать. Но я-то видела его глаза – и не замечала в них мысли. А еще я видела нож – и далеко не показушный, охотничий.
- Я же знаю ваши обычаи, - шипел он не совсем в впопад, - раз сидишь одна – значит клиента ждешь.
Чутье на опасность не позволило мне усмехнуться: он действительно был на взводе. Неожиданно на его плече оказалась рука. Приставала брыкнул плечом, попытавшись ее сбросить. Не вышло, и тогда он процедил:
- Руку отрежу.
- Да неужто?
- Эта девка сидела одна. Я первый ее заприметил.
- Ну, не совсем. Я просто отлучился, - нагло соврал низкий бархатный голос. Опровергать его мне почему-то не хотелось. – И девушка не на работе, дубина, а со мной. Сомневаешься? Медленно убери нож и посмотри на меня.
Все это время его рука оставалась на плече, и похоже ненавязчиво помогала продавить аргументы: в буквальном смысле слова «продавить» . противник потихоньку бледнел от боли, но держался – пока не уступил совету. Подчеркнуто небрежно он убрал нож, не торопясь повернулся, поднял глаза. И еще поднял, и еще. Я смотрела вместе с ним, и почти не удивилась, узнав того фотографа.
- Ты? – парень, похоже, тоже узнал.
- Теперь, -подчеркнул фотограф с интонацией, - у тебя вопросы есть?
Мой незадачливый кавалер помотал головой и скрылся, а фотограф опустился на стул.
- Не сочтите за навязчивость, но он и его дружки могут наблюдать. И если я уйду вернутся.
- А они…
- Байкеры. Просто байкеры.
- И что? Раз байкеры, значит, уголовники?
- Да нет, скорее беспредельщики. Они не просто нарушают закон, они его знать не хотят. И девушек не считают людьми. Совсем.
- А вы?
Он словно бы не понял вопроса:
- Ох, да, извините. Я - Сан Саныч, фотограф.
Я уже хотела продолжить допрос, но не стала. Какая разница, откуда эти беспредельщики знакомы?
- Сан Саныч, я прошу – проводите меня.
Вот так мы и познакомились. Прогулялись. А потом прогулки вошли в привычку.
***
Внезапно она встала как вкопанная.
- Там – опасно.
- В твоем собственном подъезде? – усмехнулся я, и тут же посерьезнел. – Ты не шутишь. Я поставил ее возле дверного проема: из окон пулей снять не смогут. Неужели Бэт начала действовать сама?
Перейдя в боевой режим, я скользнул в подъезд – плавным и вроде бы медленным движением. Точно: двое, вооруженные. Наши? Или просто залетные? Не похоже – увидев меня, они дернулись. А поняв, что я один, расслабились. Напрасно.
Все так же между делом, словно не замечая никого, я поравнялся с засадой. Они прикинулись тенями, но было поздно: жертва напала на охотников. Я хлестнул руками, и взял их шеи в захват.
- Кто … вас … послал? – спросил я размеренно, подчеркивая ритм ударами их голов друг о друга. Не сильно, но внушительно.
- Женщина. Черноволосая и зеленоглазая. Она сказала, что твоя жена, мужик.
- Преувеличила, - недобро усмехнулся я. Эх, Бэт, малышка.
- И велела подстеречь тебя с девахой. Ну, любовницей. Тебя вырубить, а ее убить.
Кажется, в этот момент я столкнул их лбы чуть сильнее, но ребята не стали заострять на этом внимание. Их беспокоило другое.
- Что теперь? – спокойно спросил один из них. Видимо, старший.
Я хмыкнул:
- А теперь я задам вопрос. Отвечайте один раз, хорошенько подумав, - и потом действительно спросил. Все тем же деловым любезным тоном. – Сколько вас пришло?
Если подумать, то м нет смысла врать: откуда им знать, какой ответ не устроит больше? Наличие прикрытия ничего е решает, если держишь врага за горло.
- Двое, - сказал наконец все тот же. Значит, и правда старший. – Мы двое.
И нервно глотнул.
- Мало, - скучающе хмыкнул я .
***
это было, как в восточных боевиках: сердце ухнуло в пятки, а по дл ложечкой сладко засосало – дверь подъезда распахнулась злобным пинком, и он выпрыгнул на улицу, сделав красивый и опасный перекат.
- Живо, - рявкнул он на ходу и ноги повиновались быстрее, чем разум осознал – меня заталкивают в иномарку. Мы на ней не приехали.
Зато именно мы на ней уехали. Лишь отдышавшись на шикарном сиденье, я успела спросить:
- Кто там был?
- Двое убийц.
Я тихо ойкнула.
- Охотники за эльфами, - съязвил он.
- И ты их…, - с почти ненаигранным восхищением и вполне искренним ужасом спросила я.
- Конечно, - пожал мой новый шофер широкими плечами и тут же, заметив мою панику, поправился. – Да нет, только вырубил…
- Сразу двоих? – ужас временно растворился, а восхищение возросло.
- Ну да. Я же тролль.
Мне стало легко и уютно, - как ребенку, с которым играют родители.
- А расскажи мне о троллях. Я думала вы совсем другие.
Он раскатисто рассмеялся.
- Ага. Здоровые, косматые, грубые и очень агрессивные, да? Как в фэнтези, да? У Ольги Громыко, например. Нет - мне нравятся ее книги, но я оттуда только ругательства позаимствовал. А все остальное - не правда.
Я пожала плечами. Он хмыкнул.
- А во многом это так и есть. Но ведь жить-то как-то надо. Гномам хорошо: они хоть и задиристые, но мелкие. За себя постоять, другим навалять, но – в рамках приличий. А тролль в ярости – это страшно. Их можно положить только навалившись всем миром а одного – да и то немногие выживут. Вот и пошел естественный отбор: кто потупее и позлее – погибли, задавленные числом. А выжившие стали аристократами среди волшебных рас: идеальная машина смерти с идеальными манерами и непробиваемой выдержкой. Да ты и сама это знаешь – не зря же из троллей набирается эльфийская полиция.
- Кто? – удивилась я и похолодела: мой собеседник тоже удивился. Я чем-то не вписалась в его правила игры – поэтому он заговорил медленней и настороженно.
- Эльфийская полиция. Эльфы – худшие бойцы среди волшебных рас, поэтому стали лучшими конспираторами. Они ни в коем случае не дают людям знать о своем существовании: боятся, что их перебьют. Нарушителей режима секретности находит специальная полиция: эльф следователь и тролль-боец. В случае неподчинения нарушителя могут даже убить.
Теперь уже он внимательно следил за мной чего-то ждал. Мне становилось страшно. - Гномы – они к этому проще относятся: не попадайся патологоанатомам, и все будет правильно. А сами - забияки еще те: вечно не в спецназе, так в байкерах.
- Ага, - кивнула я спокойно и понимающе, как и положено говорить с сумасшедшими. Нет – все-таки коварная я язвительная нотка прорвалась, - а сейчас ты скажешь, что тот приставала в ресторане - тоже гном?
- А кто же еще? – спросил этот странный мужик – с таким удивлением, что слезы все же прорвались – неудержимые и злые.
- Как ты все хорошо придумал, а? и все у тебя по полочкам: тролли такие, гномы такие, эльфы такие. А я ведь тоже всю жизнь в сказки верила: когда была застенчивой, никому ненужной девчонкой. Как хотелось верить, что я не такая, как все, потому что круче. А не потому что даром никому не нужна. И когда создавала, мать ее, группу – я тоже верила в чудо. Думала, что наконец-то кому-то будет важно, что у меня на душе. Ан нет, всем важно, насколько я популярна, какое место занял альбом. Раньше на меня смотрели, как на пустое место, а теперь – как на богиню. Нормальный человек и познакомиться-то не осмелится. А ненормальный… Вот и сейчас – полиция эльфов, нарушение секретности. Чего там – продюсеры контракт не поделили, так и скажи. Я перестала верить в чудеса, когда увидела счет за пластическую операцию. Знаешь во что мне обошлись острые уши?
***
Ну конечно же, мы переспали. А что вы хотите? Я отвез ее к себе домой – туда, где должны помогать даже стены. Я здесь знаю каждую пядь, и не завидую незваным визитерам. А они будут.
И здесь были два самых важны сейчас запаса – алкогольный для нас и оружейный - для них. Маленькое теплое чудо, наконец-то устав, сопело в подушку. У нее был долгий рабочий день, а потом такой опасный увлекательный вечер. И сильный мужчина, дравшийся за нее и подыгравший ее сказке. И много выпивки, что б темнота не казалась страшной. И страстная, ласковая ночь. А ведь мы могли бы с тобой полюбить друг друга. Но не выйдет. И я это знаю, а ты – еще нет. Что же ты поторопилась в этот раз, а Бэт? Я не знаю, что вдруг стало решающим доводом. Ты была раздражена на пресс-конференции, это я помню: ребячий треп о магии и эльфах ты принимала слишком всерьез. Но настолько? Должно быть ты заметила острые уши и, поговорив с гримером, поняла, что они – не грим. Но спускать собак, не дождавшись меня?
Ты потеряла хватку, старина Элизабет. А значит – на кону наши жизни.
Если бы это беспечное дитя и правда было эльфом – ее бы ждал смертельный приговор. Не спорю. Это наша работа. Но она – человек, хотя даже я узнал об этом слишком поздно. И теперь, если она проникнет в тайну – она обречена. Но ведь режим секретности, по сути, нарушила сама Элизабет. Ошибочно напав на человека.
Подведем баланс: я не хочу, чтобы погибла эта девчонка – я бы смог ее полюбить. К счастью, режим секретности не был нарушен: она убеждена, что стала жертвой криминальной разборки. И не более того.
Но Элизабет об этом не знает – и будет пытаться ее убить, даже с риском нарушить проклятый режим. И тогда, если девчонка уйдет, казнят саму Элизабет. А она была хорошим другом. И вот я сидел на кровати, смотрел на нежное девичье лицо, и чувствовал себя героем фильма. Но никак не мог вспомнить – какого. Нужно было решать, что делать, как разрубить этот гордиев узел. А мне хотелось запеть что-нибудь протяжное, умопомрачительно нежное. И, словно из духа противоречия, в голову лезло совсем другое по духу и ритму – словно эхо далекого детства отозвалось в этот непростой момент:
Будем честными людьми,
Так как жизнь дешевле чести –
В одиночку или вместе
Будем честными людьми.
Будем смелыми людьми –
Чтобы жить – нужна отвага:
Ради собственного блага,
Будем смелыми людьми.
Будем сильными людьми –
Не для мести. Не для славы:
Только для защиты слабых
Будем сильными людьми.
И внезапно, щелкнув, последний кусок встал на место: я понял в какой фильм попал. Это был «Desperado», а я оказался на месте Сэльмы Хайек. А значит, стоило проверить: не крадутся ли где мальчиши-плохиши?
*** Я подала ему обойму и вернулась к прежнему занятию, захватившему меня целиком: я нервничала. А вот Сан Саныч. Похоже, был спокоен.
- Ты что не ждешь приступа? – наконец не выдержала я.
- Не-а. это еще не приступ. Это переговоры: а не сдам ли я тебя без боя.
Я замерла.
- Не сдашь?
Он только хмыкнул.
- Пока что мы поживем. Потом, когда начнется приступ, ты уйдешь отсюда подвалом – я покажу тебе свой запасной путь. А сам останусь прикрывать отход.
- Нет, - вскрикнула я. – Я люблю тебя. – вырвалось у меня прежде, чем я успела захлопнуть пасть.
- Спасибо. Я тоже тебя люблю. Именно поэтому и хочу спастись. Когда ты будешь в безопасности, я сумею прорваться с боем. Вдвоем – не выйдет.
Я лихорадочно искала, что возразить. Он поступил по умному – сменил тему.
- А ты кроме музыки чем увлекаешься?
- Кино, - пожала плечами я.
- Круто, - восхитился Сан Саныч, не отрывая внимательных глаз от двери. – а каким?
- Да всяким понавороченней. Гринуэя люблю, Дэвида Линча. А ты?
- А мне что попроще. Смотрел я все эти навороченности, но знаешь нет среди них фильма, который бы я один раз посмотрел – и двадцать лет потом помнил. И себя по его героям мерил. И плакал по ночам – оттого, что пересмотреть не могу. Нет у меня записи. И даже песни из него – только в голове и слушал.
Он хлебнул пива, все так же – не отрывая взгляда. Я замерла, как мышь под веником: лишь бы он продолжал говорить. Только дважды не повторяют.
- А мне такие фильмы встречались. Простые, как жизнь, без всяких наворотов. Но каждый раз когда певец восходил на башню, чтобы спеть последнюю песню… И каждый раз, когда бандиты плакали от его голоса, поджигая под башней хворост… каждый раз я плакал вместе с ними и кусал кулаки от страха: а вдруг его друзья опоздают? У тебя так с Гринуэем было?
Я помотала головой, не в силах сказать ничего. Мы сами сейчас были в такой башне.
- И у меня – нет. В этих наворотах много ума, но мало души. А ум, по определению, лукавит. Я молчала, как вдруг меня осенило.
- Ой, а я поняла.. Я знаю этот фильм. Ой, та значит Сан Саныч это в честь…
он усмехнулся и кивнул.
- А хочешь, я тебе диск подарю с этим фильмом. Когда мы выберемся. Вот тут-то он взгляд перевел на меня.
- Да у меня уже есть. Но все равно – спасибо.
И улыбнулся так, что я поняла – действительно все равно. Главное, что я предложила.
- А хочешь, я спою ту песню?
- Лучше спой другую. Последнюю. Тихонько – только для меня.
Хорошо хоть, я вспомнила.
Вот человек рождается на свет,
Рождается еще одна мечта.
И правда – от этих слов: простых и безыскусных перехватывало горло, и наворачивались слезы.
Ни зла, ни горя больше в мире нет.
В нем ночь хозяйка только до утра
Рождается на землю человек
Земной хозяин жизни и добра.
Допевала я эту песню уже у дверей потайного хода и чувствовала – даже погибнуть не страшно, когда на тебя смотрят такими глазами.
И не было подобного вовек,
И больше уж не будет никогда
Рождается на землю человек –
Еще одна любовь и красота
Пока я пробиралась на вольный воздух, песня не смолкала во мне. Никогда бы не смогла бы петь ее никому другому: нужно заслужить право петь такими простыми словами:
Спрячу в ладонь новорожденный огонь
Он и к утру не погаснет на ветру.
А ветер был. Я с ужасом вдохнула чистый воздух ночи и обернулась, посмотреть на Ом где жил мой любимый. И увидела новорожденный огонь – на месте дома Сан Саныча поднимался огненный гриб.
Я без сил упала на снег: какая же я дура! Я вспомнила песню, но забыла, чем кончился фильм. Их прижали к стене, они встали спиной к спине и были готовы сражаться. Врагов было слишком много, и нам не показали смерть героев. Но победить они не могли.
Он не пришел в условленное место. Но и враги за мной не пришли. А значит остались там же, где и он. В огромной братской могиле под домом моей любви.
Я больше не пою об эльфах, я сменила имидж. Не потому что боюсь… Сан Саныч объяснил мне пусть и слишком поздно – как это гордо звучит: человек.
И к чему нам гномы и тролли?